[Mafej]

Прекрасное от users.livejournal.com/varan_/

Своя жизнь


«ТЫ уже выросла, - сказали родители, когда мне исполнилось восемнадцать. – Тебе пора зажить своей жизнью».
Не то чтобы я была не рада.

Каждый человек, вырастая, начинает жить своей жизнью – это известно всем. Все этого момента ждут, и те, кому удалось сделать это раньше, хвастаются перед ровесниками, а те, кто подзадержался – стесняются и стыдятся, если вдруг становится известен этот факт.

Но в глубине души… На самом дальнем и глубоком дне, я думаю, каждый из моих ровесников, а также тех, кто делал это до меня, да и тех, кто будет после – в общем, все мы в глубине души считаем, что это чересчур. В глубине души мы хотим, чтобы все оставалось, как было, и робеем в ожидании того дня, когда родители объявят нам о своем решении.

Поэтому, когда они положили мне на постель коробочку, в которой шуршала моя собственная жизнь – новенькая, свеженькая, никем до меня еще не прикормленная, - я одновременно и обрадовалась, и испугалась.
Мне и так было уютно раньше, когда в садке, предназначенном для жизни моей семьи, копошились мамина и папина зверушка. Я знала, что, пока у меня нет собственной, я не считаюсь взрослым человеком, многие вещи мне делать не разрешается – например, нельзя самостоятельно приобретать билеты, а на работу меня могут взять только на детское расписание, и после трех часов ночи меня могут задержать, если я без провожатого еду из клуба, но в целом, меня эти ограничения не тяготили.

Я уже умела заботиться о жизнях нашей семьи – если родители ненадолго уезжали, кормила их жизни, ухаживала за ними, рыхлила песочек, гладила их по голове и убирала, когда они пакостили. Но делала это не каждый день, да и они, зная, что я всего лишь ребенок, не требовали от меня многого.
И вот на постели лежит моя собственная жизнь.

Обычно их доставляют уже подросшими – с открытыми глазками, шерстью, некоторыми зачатками характера, с определенной картой предпочтений. К моей коробке тоже было приложено описание: встает не рано, питается неприхотливо, ложится вовремя. Я приподняла крышку: на меня уставился круглый синий глаз. Не мигая, но, по-моему, вопросительно.

Мы смотрели друг другу в глаза некоторое время, пока не пришло ощущение знакомства. Я открыла ящик и вытащила свою собственную жизнь на свет.
Она сощурилась и чихнула. Кончиками пальцев, нежно, чтобы не напугать, я погладила существо, с которым теперь буду связана до конца дней своих. Это не значит, что мы умрем в один день, обычно хозяин умирает все-таки пораньше. Впрочем, детей от таких вещей оберегают, и не рассказывают им, что происходит с жизнью человека, когда он умирает. А может, просто никто не знает. Среди девчонок в школе ходили страшные слухи, что бывают люди, жизнь которых уходила в мир иной еще до смерти. Но никто никогда не рассказывал, что происходит с этими людьми после того, как скончается жизнь, только делали страшные глаза и намекали, что их существование - чудовищно. Некоторые считают, будто такие люди страшнее душевнобольных, и их отвозят в закрытые от других людей дома – чтобы они там дожидались своей смерти.

Теперь мне предстояло научиться заботиться о своей жизни. Поселить в хороший домик; научиться кормить, укладывать и выгуливать; вовремя мыть и сушить. Как и у всех симбиотических организмов, состояние моей жизни передавалось и мне; собственно, когда-то, в доисторические времена, их начали разводить именно для нормализации душевных процессов хозяина. Это было проще, чем менять режим труда и отдыха, учить детей этике и психологии семейной жизни, да и вообще – проще, чем менять весь мир. Каждый получил в распоряжение собственную жизнь, и налаживал ее в меру своего разумения. Встречая пару, люди соединяли свои жизни в общем садке или в общем домике – у кого на что хватало денег. Заводя детей, вставали на очередь на получение отдельной жизни: их в специальных питомниках выращивали специалисты. Работа, кстати, высокооплачиваемая: стать специалистом – творцом очень и очень непросто, нужно долго и дорого учиться, да еще и может оказаться в конце концов, что у студента нет нужного дара, и тогда долгие годы учебы – коту под хвост. Пока дети росли, им хватало эмоций, выработанных в семейном вольере; потом – родители выкупали и дарили им жизнь. С этого момента ребенок считается взрослым, вступает во все права и не подчиняется больше никому. У него есть своя жизнь, свой садок, и начинается, как говорят старшие, самое интересное.

Уж не знаю, кто как, но я эти первые полгода никогда не забуду.
Я не высыпалась, потому что голодная жизнь начинала требовательно пищать; стоило мне прибраться и отвлечься на свои дела – ей тут же нужно было менять песок. Без колыбельной она не засыпала; когда засыпала я, ей хотелось есть, и немедленно. Кроме того, у нас как-то не получался эмоциональный резонанс. Не то чтобы она мне не нравилась, но ее радости меня не радовали.

Я пробовала кормить ее по часам, испытывала разные графики уборки; она в ответ либо пищала, либо того хуже – начинала глубоко грустить. Если это происходило, меня внутри просто разрывало на части.
Наконец, с грехом пополам, мне удалось установить режим.
Жизнь округлилась. Она ела, спала, вовремя ходила в туалет, я научилась различать, когда и чем ее надо кормить, и даже выяснила, какую еду она любит больше всего.

Правда, она оказалась привередливой, и я стала подумывать, не поискать ли новую работу – на деликатесы хватало далеко не всегда. Конечно, родители пообещали помочь в первое время, но злоупотреблять их помощью не стоило.
Жизнь, кстати, очень хорошо различала, когда ее кормили на деньги родителей: ела с куда меньшим аппетитом. И радовалась тоже мало. А когда я выбивалась из режима, посылала явственные сигналы усталости и недовольства.

Один раз я даже чуть ее не прикончила. Уехала на несколько дней, а маме забыла сказать, что нужно добавлять растительное масло в кашу. Та накладывала сливочного; жизнь отказалась есть. Это был кошмар. Вернувшись, я застала маму в слезах и жизнь похудевшей; точнее сказать – отощавшей. Несмотря на расстояние, я уже на третий день поездки места себе не находила от беспокойства, но позвонить и узнать, что происходит, не сообразила – думала, это просто переживания по поводу переговоров. Мама тоже звонить не стала – не хотела меня беспокоить понапрасну; словом, этот урок нам надолго запомнился, всем троим.

Через некоторое время я почувствовала, что мне стало как-то скучновато.
Все было хорошо, все правильно, все аккуратно – но скучно.
Именно так, как бывает, когда сытно, сухо и тепло, и – ничего больше.
В первую очередь я обратилась за советом к родителям. Они растерянно развели руками: «Не знаем, как-то все идет и идет. Разве того, что есть, тебе недостаточно?»

Жизнь отца – изумрудно-зеленая в крапинку. Он собирает почтовые марки и целыми вечерами пропадает в клубе. Жизнь мамы – оранжевая. Она постоянно осваивает экзотические рецепты. Когда они сидят рядом на диване, смотрят кино и ужинают, в доме царит блаженная тишина. Я знаю, что в самом начале их жизни были такими же, как моя – бесцветными и требовательными, и прошло много дней, прежде чем они стали такими, как сейчас. То ли мои родители действительно были рождены для этого, то ли им достались такие неприхотливые жизни? Я не знаю. Может быть, мне нужно от жизни что-то другое. А может быть, мне досталась слишком уж своенравная. Так или иначе, родители не могут теперь мне помочь. Придется разбираться самой.

Я пошла в книжный. Вернулась оттуда с ворохом книг и журналов – «Как обустроить свою жизнь. Базовый курс», «Собственная жизнь. Советы профессионалов», «Жизнь. Как она есть. Авторское пособие», «Лучшие жизни месяца. Ежемесячное приложение к журналу ВОГ», и так далее, и тому подобное, всего килограмм на десять. Окунулась в фейерверк красок и текстур, водоворот идей и фонтан креатива. От всего увиденного и прочитанного у меня закружилась голова. Моя песочного оттенка жизнь была такой пресной и скучной на этом фоне!

Следующие месяцы прошли под знаком непрерывных экспериментов. Я красила, брила, стригла, завивала. Шила и заказывала по Интернету новенькие блестящие попонки и ошейнички, делала перестановку в домике, завела там бонсай, перепробовала самые разнообразные песочки и их заменители. Сказать, что стало веселее – значит, соврать. Стало беспокойнее. Жизнь грустила и худела, то и дело теряла аппетит. Когда я выкрасила ей шерсть в синий цвет, она забилась в самый дальний угол и две недели смотрела на меня оттуда синим глазом, укоризненно вздыхая. Иногда она даже плакала.

Я подписалась на «Ежемесячное приложение» и решила не сдаваться, пока не найду выход. После каждого номера я что-нибудь пробовала, и на некоторое время это даже срабатывало. Жаль только, что ненадолго – иногда на день, иногда на неделю. Потом все равно начиналась грусть.

Я попробовала носить жизнь везде с собой, в специальной сумке. Через полгода она легла на пол в вольерчике и отказалась прикасаться к еде. Вообще, мне досталась чрезвычайно экономичная жизнь – при любом неудобстве она грозила уморить себя голодом. Бывали жизни, которые выбрасывались из домика на пол, кусали хозяев и даже начинали страшно обжираться, что было дороже всего – нужны были расходы и на еду, и на диету, и на врача. Я обнаружила, что есть люди, которые коллекционируют жизни (большая редкость, но в обществе их принимали с интересом и с уважением), были транжиры, которые, уморив одну жизнь, тут же за большие деньги добывали на черном рынке себе другую (к таким относились с опаской, и пристально следили, насколько долгой будет каждая новая жизнь). В интервью звезды порой произносили: «И моя жизнь потребовала…» Этот пассаж служил универсальной формулировкой для всего: потребовала уединения, окунуться в светские развлечения, поехать на море, расторгнуть контракт, подписать контракт, запустить новый проект…Их фотоснимки блестели и переливались всеми цветами радуги. Моя же жизнь лежала себе в уголке, грустно смотрела синим глазом и тихо и тяжело вздыхала.

В зоомагазине мне порекомендовали разные витамины, таблеточки и подкормки. Поскольку точных рекомендаций не мог дать никто, мне пришлось применить технику научного тыка – брала пачку снадобья на пробу и смотрела на результаты.

Жизнь начала вести себя как-то странно: режим ее сбился, приступы бешеной активности сменялись апатией. Она стала менять цвет: то бурела, то зеленела, то делалась фиолетовой, то вдруг покрывалась сплошь черными пятнами. В общем, можно долго рассказывать, что же и как я пробовала, но это все совершенно неважно. Важно другое.

Когда она покрылась ядовито-розовой шерстью и принялась кусаться во время кормежки, я поняла, что пора принимать срочные меры. За моими плечами были консультации специалистов, тренинги, конференции, мастер-классы по управлению своей жизнью, и прочие удивительные тусовки. Я даже как-то раз сама вела мастер-класс, где рассказывала о том, как меняют жизнь постоянные эксперименты.

Решение пришло ко мне однажды ночью. Я стояла перед вольерчиком и любовалась спящей жизнью. У нее уже начала отрастать после очередных экспериментов собственная шерсть – пушистая шерсть песочного оттенка. Худенькое брюшко ритмично вздымалось и опадало. Под глазами залегли морщинки. Жизнь показалась мне такой замученной и усталой! Я вытерла слезу и решила оставить ее в покое.
Кормила когда проголодается.

Поила по мере испарения воды.
Укладывала спать, когда чувствовала усталость.
Гладила, если ей становилось грустно.
У меня появилось много свободного времени, и я стала больше гулять, читать книжек и ходить на выставки. Потом придумала что-то еще, еще, еще, вышла замуж, у нас появились дети…

Шерсть у жизни так и осталась песочной. Зато она умеет корчить уморительные рожицы, и посылает мне по ночам цветные сны. Она прыгает на хвосте, смешно умывается задними лапками, а у ее парочки – полосатая спина и короткие крылья. Он катает подружку по воздуху, а та пищит и светится от удовольствия. Постепенно ко мне пришло ощущение, что я довольна своей жизнью, что меня радуют многие мелочи, что жизнь, в конце концов, удалась!

Скоро нам предстоит вручать жизнь нашим детям. Они обязательно спросят меня, как ее обустроить – свою жизнь. Не знаю, найду ли я нужные слова, чтобы им все объяснить?